Поколение лКак бы╗?

(некоторые размышления в перспективе культурно-исторической психологии)

Николай Вересов

Юхани Суортти

ОПУБЛИКОВАНО С СОКРАЩЕНИЯМИ В ЖУРНАЛЕ:

ИЗВЕСТИЯ АКАДЕМИИ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ НАУК, XII, Часть 1, М., 2008, стр.341-350

 

 

 

Б а р та оа ла о.а Яа утверждаю,а чтоа это соединительныйаа союзаа и,а связывающийа соотносительныеа члены предложения: я уплачу девице и женюсь на ней.

аФ и г а р о (продолжая свою речь).а Аа яа утверждаю,а чтоа это разделительныйа союза или,а упомянутыеа членыа разъединяющий: я уплачу девице или женюсь на ней. Вы, доктор Бартоло, филолог?

Б а р та оа ла о. Да!

Ф и г а р о. А я Ц профессор филологии.

аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа 

аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааП. О. Бомарше. Безумный день или Женитьба Фигаро

 

 

 

Несколько вступительных слов, поясняющих название и эпиграф.

 

Как видно из названия статьи, речь в ней пойдёт о слове (словечке) лкак бы╗, появившемся в русской речи в последние годы и получившем тотальное, почти эпидемиоподобное распространение. Распространено оно так широко и всеохватно, что можно уже говорить о целом поколении (и не одном уже поколении) Ц лпоколении Как бы╗. И для этого есть некоторые основания, и их не меньше, чем в тех случаях, когда говорят о лпоколении Next╗ или ао лпоколении Pepsi╗. По аналогии с этим можно, видимо, говорить и о лсознании Как бы╗, и о лкультуре Как бы╗, и об лобразе жизни Как бы╗.

 

Теперь Ц об эпиграфе. Читатели обратили, конечно, внимание, что слова Фигаро (о филологе и профессоре филологии) отсутствуют в оригинальном тексте бессмертной пьесы П. Бомарше. Они звучат лишь в блистательном спектакле театра Сатиры в постановке В. Плучека. Однако даже самые придирчивые критики не могут не признать, что слова эти, внесенные в текст комедии в результате актерской импровизации (или режиссёрского замысла), настолько органично вплелись в ткань спектакля, что возникает полное впечатление, как будто принадлежат они перу великого французского драматурга.

 

Мы не случайно выбрали именно этот эпиграф. Мы Ц не профессора филологии, и даже не филологи.а Но имеет ли право психолог рассуждать на эти, сугубо филологические, темы? Психоаналитик Ц это бы ещё куда ни шло! Ведь анализ оговорок и т.д. Ц излюбленная фрейдистская тема. Словечко лкак бы╗ с точки зрения проявления коллективного бессознательного (в смысле К. Г. Юнга) Ц вот это было бы понятно. Но претензия авторов на лвзгляд в перспективе культурно-исторической психологии╗ - не завышенная ли претензия, спросите Вы. Ведь предметом культурно-исторической психологии, родоначальником которой был Лев Семенович Выготский, является не бессознательное, а сознание. И всё же у нас есть некоторые основания для обращения к этой теме. Речь, язык, мышление, сознание, культура всегда были и остаются в поле зрения культурно-исторической психологии. Одной из главных книг Л. С. Выготского была лМышление и речь╗, перу А. Р. Лурия принадлежит замечательная книга лЯзык и сознание╗. Мы уже не говорим про работы Алексея Алексеевича Леонтьева, который был не только выдающимся психологом, но и выдающимся лингвистом, одним из родоначальников отечественной психолингвистики. Так что, культурно-историческая психология давно уже имеет законную прописку на этой, казалось бы, чисто филологической, территории.

 

Кроме того, само это словечко лкак бы╗ - не слишком ли это мелкий предмет для психологического анализа?а Да, оно часто встречается в речи, оно устоялось и употребляется тут и там без всякой очевидной смысловой нагрузки. Да и в чём тут проблема? лКак бы╗ представляет собой типичное слово-паразит, слово-связку, коих в русском языке существует изрядное количество (лтак╗, лв общем-то╗, лвообще-то╗, лтак сказать╗, лну╗ и т.д. не говоря уже о лексике ненормативной, в которой русскому языку просто нет равных). И если и есть здесь проблема, то это проблема культуры речи, и не более того.а И в этой связи говорить о некоем лпоколении Как бы╗, то есть обобщать отдельное конкретное явление до уровня характеристики целого поколения Ц не преувеличение ли это? Ведь лпоколение Next╗ и лпоколение Pepsi╗ являются по сути своей броскими рекламными слоганами, но никак не научными понятиями, так что аналогия здесь не совсем корректна.

 

Мы готовы согласиться с этими аргументами. Но лишь отчасти. В этой связи хотелось бы вспомнить (и напомнить), что культурно-историческая психология началась с того, что Л. С. Выготский обратил внимание на некоторые мелкие специфические детали в организации человеком своего собственного поведения Ц завязывание узелка на память, счёт на пальцах, бросание жребия и т. д. Ц и сделал их предметом психологического анализа. Конечно, все эти культурные средства были известны учёным и до Выготского, но не представляли интереса, им просто не придавали значения, считая второстепенными, никак не связанными с проблемами становления человеческого сознания, человеческой души. Действительно:а душа человека, внутренний мир, сознание, душевная жизнь Ц и какое-то банальное завязывание узелка на память, или того хлеще,а использование какими-то дикарями коготка рыси для каких-то там собственных надобностей Ц какая тут может быть связь?аа Как говорится в известной шутке Ц лда вы посмотрите, где я, а где Одесса!╗. ааа

 

Впрочем, лучше всего об этом сказал сам Лев Семенович.

лЭти формы поведения обычно не вызывают к себе серьезного отношения даже в обыденной жизни. Они никогда не привлекали внимания исследователя-психолога. ЕНаблюдатель и исследователь проходят всегда мимо них, так как они, несомненно, не выполняют и не могут выполнять никаких сколько-нибудь значительных функций в поведении современного человека и стоят особняком, вне его основных систем, на окраинах, на периферии, ничем и никем не связанные с его руководящими и глубинными линиями.

 

Сами по себе они, несомненно, составляют последнюю задачу психологического объяснения; без них может вполне обойтись даже претендующее на самый широкий и глубокий охват описание. Сами по себе они нуль или даже еще меньше этого[1].

Но, с другой стороны,

Ежизненная оценка какого-либо явления и его научно-познавательная ценность не всегда совпадают. И, главное, они никогда не могут совпасть непосредственно и прямо в том случае, когда данное явление рассматривается в качестве косвенной улики, ничтожного вещественного доказательства, следа или симптома какого-либо большого и важного процесса или события, которое воссоздается или раскрывается на основании исследования и изучения, анализа и истолкования его обломков, остатков, становящихся драгоценным средством научного познания. Зоолог по ничтожному обломку кости какого-либо ископаемого животного восстанавливает весь его скелет и даже образ жизни. Не имеющая никакой реальной стоимости древняя монета часто раскрывает археологу сложную историческую проблему. Историк, расшифровывая нацарапанный на камне иероглиф, проникает в глубь исчезнувших веков. Врач по ничтожным симптомам устанавливает диагноз болезни. Психология только в последнее время преодолевает страх перед жизненной оценкой явлений и научается в ничтожных мелочах Ч этих отбросах из мира явлений, Евидеть часто важные психологические документы╗ (там же).

Вот так: оказывается, что лничтожные мелочи╗, лотбросы мира явлений╗ могут стать ценнейшим аналитическим материалом для исследователя тайн человеческого сознанияЕГений Л. С. Выготский в этих лничтожных мелочах╗ увидел проявление фундаментального закона культурного развития высших психических функций человека. Более того, для Выготского анализ таких мелочей стал исходной точкой для построения метода культурно-исторической психологии, который известен во всём мире как экспериментально-генетический метод исследования высших психических функций.

Так что, если вернуться к нашему предмету Ц словечку лкак бы╗, - то у нас есть некоторые основания если не для глубоких обобщений (вот это было бы как раз самонадеянно), то хотя бы просто для того, чтобы поразмышлять на заданную тему и именно в перспективе культурно-исторической психологии. Поразмышлять, не претендуя, разумеется, на полноту и окончательность выводов. Эти мои размышления Ц лишь попытка, лишь затравка, приглашение к разговору. Авторы будут признательны, если это приглашение будет принято сообществом и к этому разговору подключатся психологи, языковеды, социологи, культурологи, педагоги Ц все те, кто непосредственно профессионально занимается этой проблематикой.

Культура и субкультура: возможности анализа проблемы.

Можно предположить, что наша тема Ц лпоколение лКак бы╗ - вполне адекватно может быть рассмотрена в рамках имеющихся представлений о культуре и субкультуре. Действительно, если обратиться к литературе на эту тему (например, к классической работе М. Брейка[2]) то легко увидеть, что при выделении критериев субкультуры (например, подростковой или юношеской субкультуры) указывают, что основными её чертами являются:

1. специфический стиль жизни и поведения;
2. наличие своеобразных норм, ценностей, картины мира;
3. нонконформизм, противопоставление себя остальному обществу;
4. внешняя атрибутика Ц особенности внешнего облика, одежды, украшений;
5. особенности языка Ч жаргон (словарь данной социокультурной группы).

Особенности языка (жаргон, сленг), таким образом, рассматриваются в качестве однойа из определяющих черт, основных характеристик субкультуры. Поэтому, обращение к нашей темеа - словосочетанию лкак бы╗ - с этой точки зрения представляется вполне уместным и даже оправданным. Но будет ли это служить достаточным основанием? Думаю, что нет. И вот почему.

Словосочетание лкак бы╗ нельзя однозначно и в полной мере отнести к разряду жаргонизмов или к сленгу.а Ведь словечко это получило чрезвычайно широкое распространение во всех без исключения слоях населения (во всех субкультурах?), вне зависимости от уровня образования, социального статуса, культурных, национальных и конфессиональных различий. Использование этого слова в речи совершенно не зависит от того, к какой субкультуре относит себя говорящий, и даже от того, относит ли он себя к культуре вообще. Использование этого слова в речи не служит знаком (способом, средством) отделения себя от остального общества (нонконформизм как признак субкультуры), а скорее наоборот.

Так что, на наш взгляд, это самое лкак бы╗ едва ли может рассматриваться как специфическое проявление субкультуры. Но оно вполне может рассматриваться как специфическое явление культуры. В этом смысле, анализ этого явления может оказаться весьма перспективным. И в этом утверждении нет никакого противоречия. Попробуем пояснить свою мысль.

Прежде чем говорить о субкультуре, нужно сначала определиться с тем, что такое культура. И вот здесь-то и начинаются сложности. Ведь понятие лкультура╗ чрезвычайно многозначно и многомерно. Более того, оно, если можно так выразиться, многослойно и включает себя как обыденные житейские представления (лкультура речи╗, лкультура поведения╗, лкультура производства╗ и т. д.) так и абстрактные представления (лкультура Ц это то, что не является природой╗ и т.д.).а

Как известно, первое научное определение культуры дал Э. Тэйлор:а "Культура Ц комплекс, включающий знания, верования, искусство, мораль, законы, обычаи, а также иные способности и навыки, усвоенные человеком как членом общества"[3]. аОпределение это, хоть и стало уже классическим,а остаётся далеким от совершенства. Перечисление хоть и важных, но всё-таки внешних признаков больше напоминает свёрнутую классификацию, нежели научное понятие. Но мы, всё-таки, рискнём добавить к этому классическому тэйлоровскому определению ещё несколько:

"В самом широком смысле слова культура обозначает совокупность всего, что создано или смодифицировано сознательной или бессознательной деятельностью двух или более индивидов, взаимодействующих друг с другом или воздействующих на поведение друг друга" (социолог Питирим Сорокин).

"То, что отличает человека от животных, мы называем культурой" (химик и философ Вильгельм Оствальд)[4].

В прошлом веке количество определений культуры возрастало едва ли не в геометрической прогрессии. Так, по подсчетам американских антропологов А. Кребера и К. Клакхона, с 1871 по 1919 годы существовало всего семь определений культуры, а с 1929 по 1950 годы их число возросло до 150[5]. Исследователь А. Моль в книге "Социодинамика культуры" (1968) насчитывал уже 250 определений[6]. Иначе говоря, с понятием лкультура╗ (и, соответственно, с понятием лсубкультура╗) сложилась та нередкая в науке ситуация, которую весьма точно обозначил Э. Резерфорд в своём знаменитом афоризме лЕсть наука, а есть коллекционирование марок╗[7]. В этой ситуации для целей конкретного (например, нашего) исследования имеет смысл воспользоваться советом, который даёт для таких случаев А. М. Пятигорский Ц мысленно расчистить площадку, убрать вторичные наслоения, создав то, что он называет лобсервационныма предметным полем╗.[8] аИными словами, необходимо найти отправную точку, из которой можно было бы непротиворечиво развернутьа какой-то более или менее конструктивный дискурс.

Представляется, что в качестве такой отправной точки могла бы быть взята идея смысла. Действительно, в современной культурологии и философии культуры смысл определяется как важнейшая онтологическая характеристика человеческой культуры. "В культуре не содержится ничего кроме смыслов (и способов их передачи). Это - встреча в осмысленном мире... Онтологически культура не что иное, как внесение в мир смысла".[9] Да и сама культура довольно часто определяется как осмысленное бытие. С.И. Голенков пишет, что "... именно понятием смысла адекватно фиксируется упорядоченность, структурность бытия культуры. Смысл является тем, что делает бытие культурным, и потому бытие культурное есть бытие осмысленное".[10] Действительно, если исключить из понятия культуры такую составляющую, как смысл, оно станет существенно неполным (бессмысленным, простите за каламбур). Не-осмысленное, бессмысленное или же вне-смысленное пространство онтологически, и даже топологически, не может быть культурным пространством. Вне-смысленное (неосмысленное, бессмысленное) Бытие едва ли можно определить как Бытие в Культуре. Более того, в этой связи вполне уместно было бы вспомнить Ж. Деррида, который творчество (а что есть творчество, как не Бытие в культуре?) определял как производство смыслов.

Но ведь культурный смысл это ни что иное, как субъективное бытие ценностей, то есть культурный смысл - это понятие, прежде всего аксиологическое. В любой культуре, если это культура, есть такие ценности, которые традиционно называются лобщечеловеческими ценностями╗ или лбазовыми, фундаментальными ценностями╗ или даже лвечными, непреходящими ценностями╗. Но, с некоторых пор о ценностях нужно говорить, что называется, с оглядкой. И тому много причин: с одной стороны, начиная разговор о ценностях легко впасть в соблазн пустого морализаторства. С другой стороны, ещё памятны острые дискуссии ао так называемых общечеловеческих ценностях (да есть ли они, в условиях полной, почти тотальной культурной разобщенности этого самого человечества, парадоксально сосуществующей с глобализацией). аДа и правящий ныне бал постмодернизм внёс свою лепту в это дело, устанавливая не только логический но и аксиологический релятивизм в качестве если не непреложной реальности, то уж точно в качестве аксиомыЕМы уже не говорим о прижившемся в психологии и педагогике термине лценностные ориентации╗, который лично у нас вызывает глубокое уныние, ассоциируясь с павловским лориентировочным рефлексом╗ЕТак что уж лучше мы будем говорить о смыслах, о культурных смыслах. И если исходить из того, что Культура говорит на языке смыслов, что она есть особый мир смыслов[11], и что смыслы, в свою очередь, есть язык Культуры, то появляется принципиальная возможность подойти к решению нашей проблемы Ц проблемы соотношения культуры и субкультуры Ц с этой, непривычной на первый взгляд, стороны.а

Предельные смыслы человеческой культуры, сопряженные с системообразующими ценностями этой культуры есть, прежде всего, средства выражения отношения человека к миру, к другим людям и к самому себе. И, пусть кому-то это покажется банальным, но и в европейской и в российской культуре смыслы Истины, Добра и Красоты являются существенно важными. А поскольку культура транслируется от поколения к поколению, а смыслы только тогда и обретают свою культурную силу, когда они производятся, а не просто усваиваются, то становится понятно, что творчество (производство смыслов) есть необходимое и даже единственное условие воспроизводства культуры в каждом новом поколении.

Поэтому, субкультура, она хотя и СУБ, но всё же КУЛЬТУРА. Сама культура для своего собственного нормального развития предусматривает некие ниши, пространства для свободного экспериментирования, инверсий, возможностей для практической проверки культурных ценностей на прочность. И если говорить, к примеру, о молодежной субкультуре, то создавая эту субкультуру, участвуя в ней, молодой человек как раз и оказывается в этой нише, где он может испытать ценности культуры на прочность, подвергнуть их сомнению, попробовать что-то им противопоставить, определить границы возможного и невозможного (вспомним М.М. Бахтина, который говорил, что вся культура существует на границе). И все компоненты субкультуры (одежда, атрибутика, сленг и т.д.) есть просто средства для такого рода упражнений в самоопределении.

Отсюда становится понятно, в частности, почему очень многие адепты молодежных субкультур, лпревращаются╗ во вполне добропорядочных граждан, когда становятся старше. Они легко и безболезненно покидают лэкспериментальное пространство╗ своей субкультуры. То понимание роли и места субкультуры, о котором я говорю, позволяет дать ответ, почему так происходит. Проходит время, испытание ценностей на прочность заканчивается, смыслы созданы, часть из них принята, другая часть отброшена за ненадобностью, самоопределение в культуре произошло, и внешние атрибуты субкультуры отпадают, как отработанные ступени космического аппарата, движение которого подчиняется теперь иным законамЕ

Вместе с тем, есть ещё один аспект, о котором следует сказать в связи с нашей темой Ц лпоколением лКак бы╗. Можно предположить, что создавая ниши для свободного экспериментирования в производстве смыслов, Культура, вместе с тем, выработала и жесткие механизмы защиты в тех случаях, когда угроза системообразующим ценностям становится реальной, то есть механизмы самосохранения. В этом предположении нет ничего удивительного, если иметь в виду что культура всегда и во все времена жила в окружении дикости, варварства, невежества и мракобесия. Ведь даже в наш образованный век, дикарей и варваров (не в этнографическом смысле, разумеется) ничуть не меньше, чем в лмрачные времена Средневековья╗. И им не надо при слове лКультура╗ хвататься за пистолет Ц современная техника предоставляет им иные, более эффективные орудия. Так вот, без мощной системы защитных сооружений культура вряд ли могла и может устоять. Когда попытки тотального разрушения системообразующих ценностей (предельных смыслов) переходят порог критической массы, должны включаться защитные механизмы культуры. Но каковы эти средства и как это происходит? Думается, что ответ на этот вопрос можно найти в некоторых положенияхЕкультурно-исторической психологии Л. С. Выготского, прежде всего в его фундаментальных идеях о природе человеческого сознания.

 

 

Культура и сознание.

В последние годы жизни Л. С. Выготский сформулировал идею о смысловом и системном строении человеческого сознания. Долгое время считалось, что эта идея Выготского была лишь провозглашена, лишь намечена в самом общем виде. К сожалению, ученики и последователи Л. С. Выготского оставили её без должного развития и разработки, сосредоточившись на иных темах. И лишь совсем недавно в архиве Льва Семеновича были обнаружены неизвестные ранее материалы, включающие подробный план-конспект книги, которую он планировал написать на эту тему.[12] Анализ этих материалов показывает, что и здесь Выготский на много лет опередил своё время. Ведь только сейчас психология приходит к чёткому осознанию того, что смысл действительно является основной лсоставляющей╗ сознания. Конечно, психологам хорошо известно, что любые формы человеческой активности (от элементарной перцептивной до высокой интеллектуальной) носят осмысленный характер. Иначе говоря, смысл есть во всяком человеческом побуждении, во всякой мысли, в чувстве и в образе (даже зрительном). Известно, что действующий стимул, лишенный для человека смысла, не только не идентифицируется, но и перестает обнаруживаться. Так что едва ли выглядят преувеличением слова Э. Гуссерля, что "обладание смыслом.... - аэто основной характер сознания вообще, которое благодаря этому есть не только переживание, но и переживание, обладающее смыслом..." [13]. Об этом же и у Г. Шпета: "...основной характеристикой сознания является "иметь смысл", обладать чем-нибудь осмысленно"[14]. Эти философские идеи созвучны и мыслям психологов. А. Н. Леонтьев, автор знаменитой теории деятельности, в последних своих работах писал: лПроблема смысла и есть проблема сознания. Она относится не к области ларифметики╗ психологии, но к области лвысшей математики ее╗. Это последнее аналитическое понятие, венчающее общее учение о психике, так же как понятие личности венчает всю систему психологии. Мы называем деятельность, действие осмысленными. Нельзя действительно понять до конца деятельность прежде, чем не будет понятно, что такое смыслЕ╗[15]. И, наконец, целый ряд экспериментальных исследований позволил сформулировать вывод о том, что сознание человека строится из ткани смыслов[16]. Отметим, что блестящее, на наш взгляд, экспериментальное исследование А. Агафонова выполнено отнюдь не в русле культурно-исторической психологии. И это тем более ценно, ибо сама логика научного познания, сам предмет исследования привёл к тому, что фундаментальные идеи Выготского нашли, наконец, своё убедительное экспериментальное подтверждение.

Так что можно сказать, что смысл есть не только онтологическая характеристика человеческой культуры но и в равной степени онтологическая характеристика человеческого сознания и деятельности.

Однако нам могут возразить, что одно дело, когда говорится о смысле в культуре, как компоненте некоего объективного культурного содержания и другое дело смысл как компонент человеческого сознания, субъективного по определению. В первом случае это понятие культурологическое а во втором - психологическое. Так что речь здесь идет о разных вещах, только обозначаемых одним и тем же словом "смысл". И является ли это простое терминологическое совпадение достаточным основанием для выводов об их единой природе?

Попробуем разобраться в этих возражениях. Культурные смыслы не берутся ниоткуда. Они только потому и существуют объективно вне каждого отдельного человека, в произведениях искусства (Выготский), что объективируются, реализуются, воплощаются во внешней своей форме самим человеком. И воплощает человек в создаваемых им произведениях смыслы не чьи-то, а свои собственные, те самые "субъективные" смыслы сознания. И самое важное: по-видимому, так называемые "субъективные" смыслы сознания могут существовать только в этой внешне-внутренней выраженности. Иначе говоря, нет и не может быть никакой пред-явленности смысла вне и без их предметно-чувственной предъявленности, выраженности, обращенности к Другому.

И с этой точки зрения между смыслами культурными (так называемыми внешними, "объективными") и смыслами сознания (так называемыми внутренними, "субъективными") нет никакой существенной разницы. Ни по содержанию, ни по форме. Смысл как понятие культурологическое и одновременно как понятие психологическое позволяет нам не просто связать реальность культуры с реальностью сознания. Оно, это понятие, позволяет нам, наконец, увидеть, что Сознание и Культура - это одно и то же. Культура есть живое творимое сознание, а сознание - переживаемая творимая Культура. Смыслы Ц это язык, на котором говорят и человеческое сознание, и человеческая Культура. Но, как и любым языком, этим языком тоже нужно владеть, на нём нужно уметь разговаривать.

И здесь вполне уместно вспомнить слова М. К. Мамардашвили:

Сознание наше живет в напряженном поле, очерченном предельными границами смыслов, и ясность в нем возможна только тогда, когда мы владеем языком этих смыслов, то есть понимаем их отвлеченность, их граничную природу, умеем читать то, что они нам говорят о наших возможностях и природе, и когда сами достаточно развиты для этого[17]

Наличие системообразующих смыслов в Культуре Ц гарантия нормального развития сознания. лПредельные смыслы╗ как раз и нужны как то, что задаёт траектории, силовые линии по которым и по направлению к которым развитие сознания происходит. Сознание не соотносит себя ежесекундно с базовыми ценностями человеческой культуры. Человек не может ежесекундно соотносить все свои действия с человеческими нормами нравственности.а Это в принципе невозможно (как невозможно, к примеру, абсолютное и полное соблюдение исключительно всеми водителями правил дорожного движения)[18]. Но развитие человеческого сознания идёт по этим траекториям, по этим силовым линиям, по этим лпредельным границам смыслов╗. Это как магнитное поле Земли: как не верти компасом, стрелка его будет упорно стремиться занять строго определенное положение.

Это, конечно, лишь метафора. Но когда, под влиянием тех или иных сил, начинается дискредитация основополагающих ценностей - предельных смыслов, когда начинается их целенаправленное разрушение и размывание, когда на их место насильственно внедряются иные ценности и смыслы Ц Культура включает защитные механизмы. Их можно назвать защитными механизмами сознания[19]. Нормальное, здоровое сознание не может никак не реагировать на появление псевдоценностей и лжесмыслов, то есть суррогатов, коими пытаются заменить системообразующие ценности культуры. Сознание начинает реагировать единственным возможным способом Ц а именно через изменение отношения к этим псевдоценностям и суррогатным смыслам. Сознание начинает реагировать таким образом, что начинает подчеркивать их фальшивость, ненастоящестьЕ Эти защитные реакции здорового сознания могут иметь различные формы выражения. В том числе, они находят своё выражение и в речи. И, с этой точки, зрения, изменения в речи, появление новых речевых конструкций может стать интересным предметом для анализа. В том числе и словечко лкак бы╗.

Речь и язык: между лкак бы╗ и лна самом деле╗

Говоря о языке и речи, мы не будем углубляться в филологические дебри. В таких случаях всегда лучше обратиться к трудам признанных специалистам в этой области Ц например, к работама А. А. Потебни, В. фон Гумбольтаа или Н. Хомского. Но, кое-что, в связи нашей темой, сказать всё-таки придётся.

Так, Н. Хомский писал в лЯзыке и мышлении╗:

Нормальное использование языка является не только новаторским и потенциально бесконечным по разнообразию, но и свободным от управления какими Ц либо внешними или внутренними стимулами╗ [20]

В некотором смысле, речь, особенно развитая речь,а Ц это и есть лнормальное использование языка╗. Язык есть устойчивое и относительно стабильное, структурированное образование. Речь Ц динамическая система, более лабильная, гибкая и открытая. Вот почему, кстати сказать, выучив иностранный язык по книгам, и впервые оказавшись в реальной языковой среде, человек чаще всего обнаруживает, что он почти ничего не понимает. Происходит это зачастую потому, что здесь он сталкивается не столько с языком, сколько с речью. Ну а проблема, когда люди, которые хотя и говорят на одном языке, но не понимают друг друга Ц не только филологическая, но, прежде всего, психологическая.

Для целей нашего исследования следует, видимо, принять во внимание что, по мнению ряда исследователей, минимальной структурой языка является знак, а язык может рассматриваться как знаковая (семиотическая) система. Особенность знака Ц однозначность. Даже если знак многозначен, число значений его может быть очень большим, но не безграничным. Более того, многозначность скорее мешает, затрудняет процесс понимания. Простой пример здесь Ц знаки дорожного движения. Анекдотичная ситуация, когда водитель оправдывается перед полицейским тем, что на знаке лОбгон запрещён╗ изображён красный автомобиль, а его автомобиль Ц жёлтый и, следовательно, знак на него не распространяется Ц построен на принципе ограниченности значений.

Минимальная структура речи Ц сообщение (коммуникативный акт). Классический пример этого: люди, не знающие языка друг друга, в принципе могут понять друг друга в процессе общения, используя доступные им знаковые системы (язык жестов, мимику и т.д.) Иными словами, речь аесть система семантическая, то есть система смыслов Ц структур принципиально многозначных. Изменения в лексике происходят сначала в речи, а потом постепенно, при определенных условиях закрепляются в языке, становясь языковой нормой. аИзвестное некогда, но ныне подзабытое выражение лпо блату╗ появилось в русской речи сравнительно недавно (во второй половине прошлого века) и имело ГУЛАГовское происхождение, буквально означавшее лдостать что-то через блатных╗, то есть через зэков, отбывающих срок по бытовым статьям. аВозникнув в речи, оно закрепилось в языке, расширившись и утратив своё исходное лагерное значение, но частично сохранило семантику.

Вот почему, кстати сказать, все попытки искусственного усовершенствованияа лексического строя языка не могут быть успешными[21]. И наоборот, если какие-то новые лексические структуры закрепляются сначала в речи, а потом и в языке, то это означает, что они отражают изменение отношения людей к окружающей действительности, которое и находит свое выражение в этих новых лексических структурах.

Но, всё-таки, почему словосочетание лкак бы╗ не является простым словом-связкой, как, например, лну╗, лзначит╗, лтак╗ и т.д.?аа Дело в том, что так называемые слова-связки не несут никакой смысловой нагрузки, они пусты семантически. Они не имеют бинарных оппозиций (антонимов), которые тоже могут широко использоваться в речи. Действительно, лзначит Ц не значит╗, лтак Ц не так╗, и т.д. не являются антонимами в полном смысле. Особенно хорошо это видно в речи: лну, значит, дело было так╗ и лне ну, не значит, дело было не так╗.

Напротив, словосочетание лкак бы╗ имеет бинарную оппозицию, аантоним, не менее часто используемый в живой речи, и, что особенно важно, имеющий противоположный смысл. Легко догадаться, что речь идёт о слове лреально╗ (реальный) или его варианте Ц лна самом деле╗. А это означает, что в этом словосочетании проявляются динамические структуры сознания, выражающее отношение к действительности, отношение, которое выражается именно этим словосочетанием, придавая ему (несмотря на автоматичность применения) сознательный смысл-отношение.

Если безголосый хам настойчиво, а порой и навязчиво, репрезентируется в средствах массовой информации как лкороль российской эстрады╗ то реакция здорового сознания, выраженная в короткома лкак бы певец╗ - вполне адекватна. И юмор Е. Петросяна Ц это, конечно, лкак бы юмор╗. аСписок примеров можно продолжить без особого труда. А что говорить о тех случаях, когда совершенно ясные, нагруженные определенным оценочным содержанием, слова подменяются иными, отнюдь не синонимичными: нейтральное лкиллер╗ вместо однозначного лубийца╗, лсветская львица╗а вместо лпроститутка╗, лолигарх╗ вместо лудачливый вор╗ и т.д. и т.п. Сознание защищается от разрушения смысловых основ однозначной реакцией Ц выражениями лкак бы светская львица╗, лкак бы олигарх╗, выявляя этим лкак бы╗ саму суть, то есть то, кем они (олигарх, светская львица и т.п.) являются на самом деле.

Конечно, нельзя любое произнесенное лкак бы╗ рассматривать только как защитную реакцию сознания. Фраза лЯ, как бы не, знаю╗ не означает, конечно лНа самом-то деле я знаю╗. Тут всё, безусловно, не так просто. Но, подчеркнём, речь у нас не идёт о механизмах расширения использования этого словосочетания и не о механизмах его широкого распространения (хотя это, безусловно, интересная тема), а о процессе его возникновения. В речи ничего не появляется случайно, на пустом месте.

Интересно отметить, что в финском языке тоже есть словосочетание такого рода. Финское niin kuin (niinku, niiku) Ц почти аналогично русскому лкак бы╗, а финское oikeasti Ц соответствует русскому лреально╗. Так что дело отнюдь не в какой-то отдельной специфической особенности именно русской речи, не имеющей аналогов в других языках, как это может показаться на первый взгляд. Идея Выготского о смысловом и системном строении сознания и связи его с речью имеет общепсихологический статус и не зависит от национальной принадлежности носителя сознания.

Итак, появление некоторых новых лексических структур и их эпидемоподобное распространение в речи можно рассматривать и как реакцию на глобальное изменение не только культурной, но и социальной и даже физической среды. Один из примеров такой реакции - словосочетание лкак бы╗, на примере которого мы попытались показать некоторые особенности работы защитных механизмов сознания. аВ условиях невиданной ранее манипуляции сознанием, в условиях тотального и по всем каналам происходящего навязывания новых, разрушающих, лживых, ненастоящих ценностей и идеалов,а сознание (особенно сознание молодежи) реагирует именно путем использования лексических структур, наиболее соответствующих отношению к этим новым ценностям и идеалам. лКак бы╗ Ц реакция на фальшь, лна самом деле╗ Ц стремление к пониманию истинного положения дел. В сознании молодежи, таким образом, присутствует негативное отношение к фальшивым ценностям и идеалам, что и проявляется и в речи. Поколение лКак бы╗ всё равно стремится жить лреально╗, лна самом деле╗ ориентируясь на идеалы Истины, Добра и Красоты.

В заключение мы хотели бы сказать, что подход к проблеме, изложенный в этой статье ни в коем случае не претендует на статус истины в последней инстанции. Всё сказанное Ц скорее гипотеза, требующая дальнейшей проверки. Наши размышления Ц это, прежде всего, приглашение к диалогу. И если такой диалог состоится, авторы будут считать, что цель, которую они ставили при написании этой статьи, достигнута.